Но мы уже приучены к тому, что подход властей сейчас к образованию прост: сократить все, что возможно, превратив программу обучения в нечто предельно легкое для понимания и быстро усваивающееся. Рвение, с которым упрощаются образовательные курсы, поражает. И новая инициатива отлично вписывается в общий контекст.
Свою роль в скандале сыграл и набор должностей Вербицкой, который выводит ее идею далеко за пределы «личного мнения частного лица». Она президент Российской академии образования, зампред Общества русской словесности, член Совета по русскому языку при правительстве РФ, а также президент (и бывший ректор) СПбГУ. Полный список кресел, которые она занимает (в различных экспертных и научно-методических советах и комиссиях) — это целые страницы в ее биографиях.
Именно поэтому так грозно прозвучал далекий пока удар грома из надвигающейся на горизонте тучи. Буквально ее высказывание звучит так:
«Я, например, абсолютно убеждена, что из школьной программы „Войну и мир" Льва Толстого, а также некоторые романы Федора Достоевского нужно убрать. Это глубокие философские произведения, с серьезными рассуждениями на разные темы. Не может ребенок понять всей их глубины».
Сразу хочется съязвить о том, в каких детских и наивных выражениях подается предложение госпожи филолога. «Серьезные рассуждения на разные темы» неплохо бы звучало в устах десятиклассника, впервые пытающегося рассуждать о «Преступлении и наказании». Но реальные школьники обычно умнее, и не будем придираться к словам.
Что стоит за инициативой Людмилы Вербицкой? И почему ей удалось одним высказыванием задеть русское культурное общество едва ли не больше, чем его задели реальные (и крайне неоднозначные) образовательные реформы, воплощаемые в жизнь в последние годы?
Первая причина этого очевидна: литература в России играет огромную роль на протяжении по крайней мере последних трех столетий. «Ценность слова» — это то, что пережило петровскую ломку всех устоев старой жизни, екатерининское быстрое (в чем-то даже более энергичное, чем у Петра) продвижение к западному образу жизни, николаевское временное замораживание России, новые реформы во второй половине 19 века.
Особая роль литературы сохранилась и после слома нашей государственности в 1917 году, поддерживалась она и на протяжении всего советского периода. Это отношение к литературе дожило и до наших дней.
Во многом это разумно, просто как принцип сохранения нации. На каких бы свирепых ухабах ни подпрыгивало государственное устройство России — цельность ее восприятия, понимание ею своей исторической судьбы держалось на текстах, признаваемых следующими поколениями классическими. Пышное цветение русского языка, этого станового хребта нашего народа, запечатлевалось прежде всего в литературных произведениях, от протопопа Аввакума до Пелевина.
Что же касается Льва Толстого и Достоевского, упомянутых Вербицкой — то они не только вошли в золотой канон русской литературы, но и обрели мировое признание. Это не так уж часто бывает с «переводной» литературой (с одного языка на любые другие), но в данном случае это произошло. Не так просто найти европейского философа 20 века, который не испытал на себе сильное влияние Достоевского, а бесконечные экранизации «Анны Карениной» делаются на Западе так часто, что это уже немного отдает историческим анекдотом. Так или иначе, острый и горячий интерес к обоим авторам сохраняется.
И вот Людмила Вербицкая, занимающая высокий пост в Обществе русской словесности, предлагает оградить русских школьников от слишком сложной — по ее мнению — литературы. Как раз в эпоху, когда Голливуд стал ориентироваться на подростковые вкусы, и при этом регулярно обращается к произведениям Достоевского и Толстого.
Если воплотить ее инициативу в жизнь, то получится парадоксальная ситуация. Молодое поколение на Западе, прекрасно осведомленное о всех подробностях непростой личной жизни Стивы Облонского и Бетси Тверской, а также сложных умственных ходах князя Мышкина — и русские школьники, оставшиеся в неведении.
Да, конечно, они почерпнут какие-то сведения об этом и из голливудских фильмов. Кто-то обратится и к оригинальным текстам, благо трудностей с языковым барьером тут нет.
Но у всех — и у взрослых, и у детей — останется ощущение, что они делают что-то, неугодное для властей. Это никогда особо не смущало молодые поколения в России, так что за них можно не так переживать, как за сами власти и то, в какой степени они ощущают, какую страну возглавляют.
Некая ирония ситуации в том, что Вербицкая сама является ярким живым примером того, как дети рвутся к таким знаниям — преодолевая при этом трудности, о которых, к счастью, современные школьники не имеют никакого представления. Ее детство сложилось трагично: все взрослые члены ее семьи были арестованы по Ленинградскому делу, и ей самой пришлось провести больше трех лет в детской исправительной колонии во Львове.
В 2007 году на телеканале «Культура» Вербицкая рассказывала: «<Там> находились и убийцы, девочки, которые в бандах участвовали, и проститутки, и воровки — все были собраны там. Иного способа общения друг с другом, кроме мата, или, как мы теперь говорим, неформальной лексики, у них не было. Каждый вечер я им рассказывала, поскольку они вообще ничего не читали никогда, все, что я знала. Таким образом, все романы Толстого, стихи Пушкина, Достоевского за эти три с половиной года, что я провела в колонии, я сумела им рассказать».
Получается, что для малолетних убийц Достоевский и Толстой в пересказе — как раз то, что надо (мое мнение, кстати, совпадает с этим, общечеловеческое значение этих авторов является общечеловеческим в самом полном смысле). А от современных русских школьников лучше держать эти книги подальше, на всякий случай.
Где тут логика? Вряд ли Вербицкая могла забыть о таком хоть и трагическом, но ярком периоде своей жизни. Такие вещи — то есть свои собственные поступки — формируют личность куда больше, чем любое назойливое внешнее «воспитание».
Она сама исправила эту исправительную колонию, значительно улучшив и облагородив ее. Я говорю об этом без малейшей иронии. И сделано это было в почти нечеловеческих условиях, так что вполне может быть сочтено небольшим подвигом.
И вот проходит много лет, и подход к жизни меняется на противоположный. И Толстой, введенный в программу русской школы в 1903 году, теперь может из нее выпасть.
В том психологическом казусе, который описан выше, возможно, содержится объяснение, почему инициатива Вербицкой оставило такое неприятное впечатление. Ситуация приобретает привкус государственной политики, которая идет вразрез даже с личными убеждениями тех, кто ее проводит.
Приведу еще одну цитату из Вербицкой. Ниже она рассказывает, как действуют реальные механизмы выработки решений в этой чувствительной сфере:
«Эту концепцию мы готовили очень долго: сначала в Российской академии образования около полугода, потом Сергей Евгеньевич Нарышкин создал свою комиссию при Государственной Думе. И в результате у нас получилось около 27 страниц концепции, а Министерство образования передало на подпись главе правительства 9 страниц. И 9 апреля Дмитрий Анатольевич Медведев этот документ подписал.
И вот получается, что концепция есть, но работать по ней непросто. Поэтому, когда мы уже создали Общество русской словесности, мы поняли, что должна появиться очень серьезная концепция языковой политики России вообще. <...> Потому что Россия — страна особая, и у нас, конечно, государственным языком является русский, но вместе с тем у нас более 150 национальных языков, в учебный процесс вовлечены 89, а 3 фигурируют в качестве языков обучения».
Очень характерная интонация — «да, конечно, государственный язык-то у нас русский... но...» Лучше бы Российская академия подробнее нас информировала, к чему они нас готовят.
Потому что даже из цитаты выше видно, что работа ведется серьезная, и на самом высоком государственном уровне. А нам остается только гадать, в какую новую прекрасную концепцию это потом выльется, и как она будет воплощена в жизнь. Неудивительно, что обрывочные замечания о радикальном реформировании школьного курса чтения произвели такой эффект.
Комментарий по этой инициативе вердицкой доктора психологических наук, социолога, заслуженного деятеля науки, профессора, директора НИИКСИ Семенова Валентина Евгеньевича
Источник: Агентство Политических Новостей
Свою роль в скандале сыграл и набор должностей Вербицкой, который выводит ее идею далеко за пределы «личного мнения частного лица». Она президент Российской академии образования, зампред Общества русской словесности, член Совета по русскому языку при правительстве РФ, а также президент (и бывший ректор) СПбГУ. Полный список кресел, которые она занимает (в различных экспертных и научно-методических советах и комиссиях) — это целые страницы в ее биографиях.
Именно поэтому так грозно прозвучал далекий пока удар грома из надвигающейся на горизонте тучи. Буквально ее высказывание звучит так:
«Я, например, абсолютно убеждена, что из школьной программы „Войну и мир" Льва Толстого, а также некоторые романы Федора Достоевского нужно убрать. Это глубокие философские произведения, с серьезными рассуждениями на разные темы. Не может ребенок понять всей их глубины».
Сразу хочется съязвить о том, в каких детских и наивных выражениях подается предложение госпожи филолога. «Серьезные рассуждения на разные темы» неплохо бы звучало в устах десятиклассника, впервые пытающегося рассуждать о «Преступлении и наказании». Но реальные школьники обычно умнее, и не будем придираться к словам.
Что стоит за инициативой Людмилы Вербицкой? И почему ей удалось одним высказыванием задеть русское культурное общество едва ли не больше, чем его задели реальные (и крайне неоднозначные) образовательные реформы, воплощаемые в жизнь в последние годы?
Первая причина этого очевидна: литература в России играет огромную роль на протяжении по крайней мере последних трех столетий. «Ценность слова» — это то, что пережило петровскую ломку всех устоев старой жизни, екатерининское быстрое (в чем-то даже более энергичное, чем у Петра) продвижение к западному образу жизни, николаевское временное замораживание России, новые реформы во второй половине 19 века.
Особая роль литературы сохранилась и после слома нашей государственности в 1917 году, поддерживалась она и на протяжении всего советского периода. Это отношение к литературе дожило и до наших дней.
Во многом это разумно, просто как принцип сохранения нации. На каких бы свирепых ухабах ни подпрыгивало государственное устройство России — цельность ее восприятия, понимание ею своей исторической судьбы держалось на текстах, признаваемых следующими поколениями классическими. Пышное цветение русского языка, этого станового хребта нашего народа, запечатлевалось прежде всего в литературных произведениях, от протопопа Аввакума до Пелевина.
Что же касается Льва Толстого и Достоевского, упомянутых Вербицкой — то они не только вошли в золотой канон русской литературы, но и обрели мировое признание. Это не так уж часто бывает с «переводной» литературой (с одного языка на любые другие), но в данном случае это произошло. Не так просто найти европейского философа 20 века, который не испытал на себе сильное влияние Достоевского, а бесконечные экранизации «Анны Карениной» делаются на Западе так часто, что это уже немного отдает историческим анекдотом. Так или иначе, острый и горячий интерес к обоим авторам сохраняется.
И вот Людмила Вербицкая, занимающая высокий пост в Обществе русской словесности, предлагает оградить русских школьников от слишком сложной — по ее мнению — литературы. Как раз в эпоху, когда Голливуд стал ориентироваться на подростковые вкусы, и при этом регулярно обращается к произведениям Достоевского и Толстого.
Если воплотить ее инициативу в жизнь, то получится парадоксальная ситуация. Молодое поколение на Западе, прекрасно осведомленное о всех подробностях непростой личной жизни Стивы Облонского и Бетси Тверской, а также сложных умственных ходах князя Мышкина — и русские школьники, оставшиеся в неведении.
Да, конечно, они почерпнут какие-то сведения об этом и из голливудских фильмов. Кто-то обратится и к оригинальным текстам, благо трудностей с языковым барьером тут нет.
Но у всех — и у взрослых, и у детей — останется ощущение, что они делают что-то, неугодное для властей. Это никогда особо не смущало молодые поколения в России, так что за них можно не так переживать, как за сами власти и то, в какой степени они ощущают, какую страну возглавляют.
Некая ирония ситуации в том, что Вербицкая сама является ярким живым примером того, как дети рвутся к таким знаниям — преодолевая при этом трудности, о которых, к счастью, современные школьники не имеют никакого представления. Ее детство сложилось трагично: все взрослые члены ее семьи были арестованы по Ленинградскому делу, и ей самой пришлось провести больше трех лет в детской исправительной колонии во Львове.
В 2007 году на телеканале «Культура» Вербицкая рассказывала: «<Там> находились и убийцы, девочки, которые в бандах участвовали, и проститутки, и воровки — все были собраны там. Иного способа общения друг с другом, кроме мата, или, как мы теперь говорим, неформальной лексики, у них не было. Каждый вечер я им рассказывала, поскольку они вообще ничего не читали никогда, все, что я знала. Таким образом, все романы Толстого, стихи Пушкина, Достоевского за эти три с половиной года, что я провела в колонии, я сумела им рассказать».
Получается, что для малолетних убийц Достоевский и Толстой в пересказе — как раз то, что надо (мое мнение, кстати, совпадает с этим, общечеловеческое значение этих авторов является общечеловеческим в самом полном смысле). А от современных русских школьников лучше держать эти книги подальше, на всякий случай.
Где тут логика? Вряд ли Вербицкая могла забыть о таком хоть и трагическом, но ярком периоде своей жизни. Такие вещи — то есть свои собственные поступки — формируют личность куда больше, чем любое назойливое внешнее «воспитание».
Она сама исправила эту исправительную колонию, значительно улучшив и облагородив ее. Я говорю об этом без малейшей иронии. И сделано это было в почти нечеловеческих условиях, так что вполне может быть сочтено небольшим подвигом.
И вот проходит много лет, и подход к жизни меняется на противоположный. И Толстой, введенный в программу русской школы в 1903 году, теперь может из нее выпасть.
В том психологическом казусе, который описан выше, возможно, содержится объяснение, почему инициатива Вербицкой оставило такое неприятное впечатление. Ситуация приобретает привкус государственной политики, которая идет вразрез даже с личными убеждениями тех, кто ее проводит.
Приведу еще одну цитату из Вербицкой. Ниже она рассказывает, как действуют реальные механизмы выработки решений в этой чувствительной сфере:
«Эту концепцию мы готовили очень долго: сначала в Российской академии образования около полугода, потом Сергей Евгеньевич Нарышкин создал свою комиссию при Государственной Думе. И в результате у нас получилось около 27 страниц концепции, а Министерство образования передало на подпись главе правительства 9 страниц. И 9 апреля Дмитрий Анатольевич Медведев этот документ подписал.
И вот получается, что концепция есть, но работать по ней непросто. Поэтому, когда мы уже создали Общество русской словесности, мы поняли, что должна появиться очень серьезная концепция языковой политики России вообще. <...> Потому что Россия — страна особая, и у нас, конечно, государственным языком является русский, но вместе с тем у нас более 150 национальных языков, в учебный процесс вовлечены 89, а 3 фигурируют в качестве языков обучения».
Очень характерная интонация — «да, конечно, государственный язык-то у нас русский... но...» Лучше бы Российская академия подробнее нас информировала, к чему они нас готовят.
Потому что даже из цитаты выше видно, что работа ведется серьезная, и на самом высоком государственном уровне. А нам остается только гадать, в какую новую прекрасную концепцию это потом выльется, и как она будет воплощена в жизнь. Неудивительно, что обрывочные замечания о радикальном реформировании школьного курса чтения произвели такой эффект.
Комментарий по этой инициативе вердицкой доктора психологических наук, социолога, заслуженного деятеля науки, профессора, директора НИИКСИ Семенова Валентина Евгеньевича
Источник: Агентство Политических Новостей
05 Октября 2016 в 08:42
