В «просвещенном» православном сообществе всякие разговоры о конце света, апостасии, антихристе и прочем давно и устойчиво считаются моветоном. Вплоть до расхожих «церковных» анекдотов на эту тему. Однако реальность минувшего года такова, что строго продуманная аналитика с использованием всякого рода не всем и не всегда доступной информации, проникновение в смысл разных богословских и политических документов начинает неожиданным образом в своих выводах все больше совпадать с пророчествами, которые «просвещенные» православные привыкли считать неадекватными. Аналитика в последнее время приобретает поистине апокалиптический характер. Если, конечно, перед нами не один из тех ангажированных борзописцев, что сравнивают довольно мягкое путинское правление с пресловутым 1937-м годом, а патриарха Кирилла и приближенных к нему лиц считают чуть ли не фундаменталистами («интегристами» в западной терминологии). В нашей церковной реальности все больше таких деталей, на фоне которых знаменитый перфоманс еще недавно скандальных до невозможности «скверных плясавиц» из группы с неприличным названием выглядит уже почти что безобидной милой шуткой, хотя, разумеется, и дурного вкуса.
В том не таком уж далеком 2012 году вряд ли кто мог предположить, что наша борьба по защите Церкви от нашествия всякого рода постмодернистской гадости «увенчается» тем, что сама Церковь в лице своей иерархии радостно и гостеприимно распахнет двери перед ее худшими представителями, совершив фундаментальный шаг по отказу от борьбы за Традицию, по сути – предав собственные святыни. Что такое Pussy Riot с их жалкими плясками по сравнению с тщательно подготовленным и профессионально поставленным (самим Богомоловым) спектаклем под названием «венчание Собчак и Богомолова в храме Большого Вознесения»? Абсолютно ничтожный дилетантизм! Какая-то смешная импровизация на фоне холодно-логично продуманного и «бесстрашно» осуществленного наглого и бесстыдного кощунства, попрания самых сокровенных сакральных смыслов нашей веры. Но если Pussy Riot воспринимались всеми нами как внешний агрессор, то что сказать про нынешний спектакль, в котором ненавистники Православия и те, кто, так сказать, «по должности» доложен был его отстаивать, защищать, вполне очевидным (хотя для кого-то и неожиданным) образом оказались вместе? По горячим следам уже указывалось, что без ведома того, кто является правящим епископом Москвы, такое не могло бы случиться. Ибо представить себе, что протоиерей Владимир Диваков (являющийся настоятелем храма) мог в таком вопросе действовать сам, без четкого указания «свыше», можно с не большей вероятностью, чем уход К.Собчак в монастырь. И точно так же невозможно представить, чтобы рядом с римским Колизеем (то есть местом массового мученичества древних христиан) без разрешения высших властей Ватикана мог быть размещён реконструированный карфагенский молох (оригинал использовался, как известно, для человеческих жертвоприношений). Здесь вопрос тот же, что и в предыдущем случае: зачем ВЫ это разрешили, вы, князья церкви? Вы, для кого ревнители веры становятся, похоже, главным врагом, а гнусные и наглые кощунники – друзьями и союзниками? Интересный параллелизм, не правда ли? Как-то так загадочно получается, что нынешний папа, по праву воспринимаемый всеми, кто еще сохранил в себе хоть какое-то христианское сознание, в качестве лидера всемирной апостасии, непостижимым образом влияет на того, кто подписал с ним пресловутую Гаванскую декларацию и кто все еще немалым числом «православных» лоялистов здесь, в России почитается ее, апостасии, главным врагом… Или это они просто следуют параллельным курсом?
В этом году минуло десять лет с момента выхода первого издания нашей книги «Как разрушают Церковь», которая открывается работой «Призрак Второго Ватикана», вызвавшей в свое время весьма показательный скандал. С тех пор этот призрак все сильнее нависает над нашей Церковью. Вот и еще одно свидетельство этого (если иметь в виду фактическую отмену латинской мессы): патриарх Кирилл в своем выступлении на епархиальном собрании Москвы, по сути, благословил начало осторожной русификации богослужения, «разрешив» желающим читать паремии, Апостол и Евангелие на русском языке. Поскольку все прекрасно знают, насколько безгласно-послушно большинство современного клира РПЦ, понятно, что это очередной пробный шар, своего рода мягкое указание двигаться в нужную сторону, которое скорее всего этим большинством будет воспринято «как должно». Времена коллективных и индивидуальных протестов наших клириков против ползучих необновленческих реформ, похоже, миновали. Обстановка в Церкви ныне не та, да и многие люди, увы, уже, не те…
Но, конечно, главное событие (точнее, целый ряд событий) 2019 года явно апостасийного характера связано с экуменизмом, экуменическим процессом. И на этом стоит остановиться подробнее. Если раньше, еще сравнительно недавно, экуменический процесс многими (не вполне адекватно) воспринимался как «всего лишь» процесс сближения между «христианскими конфессиями», то сегодня наступает момент истины. Достаточно напомнить, что патриарх Варфоломей заявляет, что воссоединение православных с Ватиканом неизбежно, а папа Франциск почти одновременно с этим молится перед языческим идолом, который по его, папы, благословению был воздвигнут не где-нибудь, а на площади Святого Петра, то есть на территории Ватикана, в самом сердце католического мiра. Кстати, совместные служения «константинопольских» православных и папистов давно уже стали нормой; известной новостью минувшего года стало то, что теперь в этих сослужениях вполне официально участвуют те из папистов, которые являются открытыми масонами. А ведь еще недавно всякое упоминание о масонах в «просвещенной среде» РПЦ считалось явным признаком маргинальной неадекватности! После всех этих сообщений страшный вопрос во весь рост встает уже перед нами: что же такое канонический разбой «Константинополя» на Украине – только раскол и беззаконие или же все-таки посягательство на саму веру?
В этих страшных событиях видится, однако, некая польза, ибо ранее скрытый от большинства настоящий смысл экуменизма и украинского раскола становится все очевиднее, выходит на поверхность.
Теперь уже можно с уверенностью сказать: беззаконные действия Варфоломея на Украине и пресловутый вопрос так называемой «украинской автокефалии» – проблема не только и не столько каноническая, сколько и прежде всего догматическая; не просто злостное нарушение канонов, но именно экуменизм как путь к религиозному «всесмешению» последних времен и в конечном счете – к синкретической религии антихриста. Именно таково подлинное содержание, сокровенный смысл этих событий.
Для того, чтобы в полноте осознать, что это действительно так, необходимо, хотя бы вкратце, обратиться к новейшей истории того самого Ватикана, воссоединение с которым полагает неизбежным «православный» патриарх Варфоломей.
Многовековое развитие папизма как христианской ереси (а в более поздние времена – очень сильной языческой рецепции христианства) своим логическим завершением имело Первый Ватиканский собор (1869 – 1870), провозгласивший догмат о папской непогрешимости. Здесь, так сказать, «традиционный» католицизм пришел к своему логическому завершению. Однако, поскольку апостасийные процессы (то есть все большее отпадение от древней христианской традиции, от аутентичного духовно-молитвенного опыта Церкви) начались в папизме уже давно, это своеобразное завершение очень скоро сменилось качественно новым уровнем разложения искаженной традиции, которое продолжалось все следующее столетие. Итогом этого разложения и стал Второй Ватиканский собор, качественно изменивший самое главное – вероучение римо-католицизма.
Тема Второго Ватикана имеет самое непосредственное отношение к проблеме экуменизма, в том числе и на современном этапе, поскольку именно экуменизм и отношение к иным религиям и конфессиям (наряду с богослужебными реформами и пресловутым «миссионерством») стал главной темой этого поистине эпохального собора. На нем был принят ряд документов, после которых папизм стал уже не столько христианской ересью (то есть уклонением от истинной веры и истинной церковности, имеющим все же изначально церковный корень), сколько прямым выходом за пределы стройного здания догматики, выстроенного отцами, прообразом некой, еще небывалой синкретической религии.
Основу этой революции составило фактическое утверждение, что Святой Дух может действовать и вне Церкви. Это подрывающее краеугольный камень христианской догматики модернистское учение выражено, в частности в таких важнейших документах собора, как «Догматическое постановление о Церкви» и «Декларация об отношении Церкви к нехристианским религиям». Согласно Догмату о Церкви (пп. 13-16), собор заявляет, что к «кафолическому единству Народа Божия» (то есть ко Вселенской Церкви) «по-разному принадлежат или предназначены» все, «призванные благодатью Божией ко спасению»: и все христиане, и еще не принявшие Евангелие «различными путями» иудеи, мусульмане и др., признающие Творца, и те, которые только ищут Бога, – всех их объемлет Промысл Божий, и они могут «наследовать вечное спасение». В уже приведенных высказываниях, утвержденных отцами собора, видна попытка, по сути, снять различие между предназначенностью всех людей ко спасению, по замыслу Божию о человеке, и реальной принадлежностью к Церкви, вне которой путь спасения невозможен или, иными словами, между благодатью призывающей и благодатью спасающей.
«Кроме того, – продолжают далее отцы собора, – некоторые из тех составных частей или благ, совокупностью которых созидается и оживотворяется сама Церковь — причём многие из них весьма ценны — могут существовать и вне зримой ограды Католической церкви: писаное Слово Божие, жизнь благодати, вера, надежда и любовь, а также иные внутренние дары Святого Духа и прочие зримые составляющие. Всё это, исходя от Христа и приводя к Нему же, по праву принадлежит единственной Церкви Христовой».
Таким образом, если утверждается, что, с одной стороны, «внутренние дары Святого Духа» могут действовать и вне зримой ограды Церкви, а с другой, тут же говорится, что эти дары исходят от Христа и приводят к нему же, принадлежа Его Церкви, то из этого очевидным образом следует неопределенно-расплывчатое расширение границ Церкви, коренным образом подрывая всякую внятную экклезиологию. Позволим себе заметить, что все остальные революционные решения собора базируются именно на этом, ключевом положении.
Это учение собора повторяют католический катехизис (1992) и папа Иоанн Павел II в своей книге «Переступить порог надежды» (1994), которые выражают официальную позицию Ватикана.
Христианское учение о Христе как единственном Спасителе мира и абсолютно не христианское представление о возможности спасения и в других, нехристианских религиях папа Иоанн Павел II пытается примирить, вводя понятие так называемых «семян Слова» (semina Verbi), которые якобы могут действовать в этих религиях. Таким образом, вопреки совершенно четкому учению святых отцов о спасении только и исключительно во Христе современные паписты в конечном счете, по сути, развивают абсурдное учение о каком-то имплицитном единстве со Христом даже и тех, кто Его Благую Весть и Его Самого как Богочеловека сознательно отвергает! Невозможно назвать это иначе, кроме как бесовской подменой главного, стрежневого смысла христианского вероучения.
Так, например, об иудеях паписты говорят, что «народ Божий Ветхого Завета и новый народ Божий устремлены к сходным целям: к чаянию пришествия (или возвращения) Мессии. Но с одной стороны чают второго пришествия Мессии, умершего и воскресшего, признанного Господом и Сыном Божиим, с другой – пришествия Мессии, черты которого остаются сокровенными». Вряд ли стоит напоминать, что, во-первых, собор здесь совершает совершенно не корректное отождествление богооткровенной ветхозаветной религии (в которой действительно имело место ожидание Мессии, чьи черты были до времени прикровенными) и современного иудаизма как религии тех евреев, кто сознательно отверг этого истинного Мессию, то есть Христа. Во-вторых же «ожидание мессии» никак не может быть свидетельством сходства целей, ибо в одном случае в качестве Мессии исповедуется Господь и Спаситель Иисус Христос, а в другом речь идет об ожидании Мошиаха – того, кто в собственно христианской традиции однозначно трактуется как антихрист. Худшего, поистине постмодернистского издевательства над духом и буквой вероучения невозможно себе представить.
Не лучше и учение собора о духовной близости христианства и ислама, где в качестве общей основы (причем, основы сотериологической, то есть имеющей отношение ко спасению!) объявляется единобожие как таковое, поскольку из учения Церкви мы знаем, что познать Бога Отца, а также стяжать благодать Святого Духа возможно лишь через Христа и во Христе. Отрицание в исламе догмата о Пресвятой Троице и учения о Христе как Богочеловеке обесценивает и само представление мусульман о едином Боге, делает его мертвым и безжизненным. А собор воспринимает такое ограниченное единобожие как возможный путь ко спасению (вместо того, чтобы как и в случае с иудаизмом, четко сказать о необходимости отречения от ложной религии во имя истинной). Это, разумеется, не имеет ничего общего с гражданской терпимостью, с признанием права людей на свободу совести, ибо документы собора носят именно вероучительный, а не политический или общегражданский характер.
На фоне вышеизложенного является совсем уж абсурдной и беспомощной попытка собора усмотреть представление о некоем «всевышнем» у язычников, которые по определению являются политеистами, то есть многобожниками, поскольку поклонение тем языческим «богам» (то есть идолам), которые возглавляют тот или иной пантеон, очевидным образом не имеет ничего общего с представлением о едином истинном Боге, и упорное навязывание язычникам этого «всевышнего» является сочетанием методологической беспомощности с абсолютно бесплодным «агрессивным миссионерством», столь модным и в наших церковно-модернистских кругах.
Совершенно понятно, что приведенное выше учение Второго Ватиканского собора, а также все производные от него смягченные варианты в т.н. «православном мире» при последовательном развитии приводят к оправданию оригеновской ереси апокатастасиса (то есть учения о всеобщем спасении), осужденной 5-м Вселенским собором. Именно эта вполне старая ересь кроется за всеми попытками модернизировать святоотеческое богословие в сторону «открытости» и экуменизма.
В нашу задачу не входит сейчас подробный анализ всех документов Второго Ватиканского собора. Для наших целей вышеизложенного вполне достаточно. Уже сказанное непреложно свидетельствует: главное содержание того фактического переворота в догматике, который произвел Второй Ватиканский собор, заключается в радикальном размывании границ Церкви, переходе от сотериологического дуализма отцов (когда для спасения, помимо самого факта боговоплощения, необходимо еще второе обязательное условие – сознательное изъявление личной воли человека вступить на этот путь, и если его нет, то спасение принципиально невозможно) к плохо замаскированному (а порой и вовсе никак и ничем не прикрытому) сотериологическому монизму, когда границы Церкви в конечном счете расширяются до границ человеческого рода, а Христос в смысловом пределе мыслится как тот, кто объединит всех, вне зависимости от личного выбора того или иного человека. Если вчитаться, вдуматься в документы Второго Ватикана, то Христос в них приобретает какие-то неуловимо-знакомые черты своего антипода, как бы это ни называлось. Анализ документов этого собора помогает со всей непреложностью осознать простую истину, что указанный им путь к «открытости» и «новой миссии» есть путь выхолащивания самого главного в христианстве, то есть в конечном счете – к «преодолению» христианства как такового, к антихристианству. Овечья шкура «богословия открытости» предстает как простое прикрытие для волчьей сути убежденных врагов Христа.
Богословие же Фанара, как и вообще вся идеология экуменизма в исполнении «восточных папистов» т.н. «Вселенского патриархата» – всего лишь смягченный и глубоко вторичный вариант суперэкуменизма в его латинско-западном варианте. Именно таково, в частности, почти заимствованное у латинских «братьев» учение о единстве человеческого рода в «новом Адаме» – Христе, которое содержится в одном из документов, принятых Критским лжесобором – «Миссия Церкви в современном мире». Это учение было подвергнуто уничтожающей критике группой православных экспертов вскоре после обнародования документов этого собора. «Своим новым «богословием», говорится, в частности, в их заключении, – Критский собор подрывает православную экклесиологию – учение о Церкви как Теле Христовом. Православная Церковь отождествляет себя с Телом Христовым и осуществляет это единство в таинстве Евхаристии. Если же все неверующие, инославные и иноверные образуют собой вместе с православными Тело Христово лишь по факту Боговоплощения – а это прямой вывод из документа «Миссия Православной Церкви в современном мире» (пункт В, 1-2), – то возникают немыслимые с точки зрения православной догматики казусы: либо Тело Христово не есть основанная Им Самим Православная Церковь, либо существует некая «глобальная церковь», вмещающая в себя все человечество. Подобное решение проблемы о границах Церкви не только выходит за рамки православного богословия, но вновь возрождает радикальные экуменические тенденции к формированию модели единой «мировой религии».
Не лучше и другой «критский» документ – «Отношения Православной Церкви с остальным христианским миром», подробный анализ которого также не входит сегодня в нашу задачу. Приведем лишь суждение одного из лучших православных богословов нашего времени – диакона Евгения Моргуна (Одесская митрополия), касающееся самого названия данного документа:
«Термин Православная Церковь» – это определение, освященное святоотеческой традицией, однако понятие «христианский мир» – взято из другой традиции, традиции общества, оторванного от Церкви, секуляризованного, так называемого «светского» общества, для которого понятие «христианство» является научно-культурологическим, а не вероисповедным… В этих научных рамках существует некий «христианский мир», представляющий собой совокупность разрозненных обществ людей, так или иначе выражающих свою веру в Того, кого они считают Христом. Нюанс тут такой, что совсем необязательно тот, в кого они верят, будет настоящим Христом, это даже и не предмет науки. Для современной светской науки некий «христианский мир» действительно существует в качестве предмета анализа. Но с позиции Церкви, той Церкви, которая действительно является Единой, Святой, Соборной и Апостольской, это современное понятие некоего «христианского мира» совершенно лишено смыслового наполнения, оно вне святоотеческого контекста, а потому и бессмысленно.
Таким образом, в названии этого документа допущена явная смысловая ошибка: церковное понятие соотносится с научным понятием светского общества, они из разных систем координат. И эта ошибка во всевозможных оттенках серого повторяется по всему документу…
Разного рода модернисты именно и опасны тем, что пользуются терминами церковными, а наполняют эти термины по сути языческим смыслом, чуждым церковному самосознанию. Это и приведет к тому, что прельстятся избранные (Мк. 13, 22)…
Такая деятельность преследует конкретную цель: вытеснить все истинное богооткровенное знание и подменить его лжеименным человеческим мудрованием. В этой подмене вся суть модернизма, стремящегося закрепить вполне языческие и антихристианские значения слов, которые по звучанию и только лишь по звучанию остаются якобы “христианскими”».
Итак, совершенно очевидно, что идеология «недособора» на Крите представляет собой всего лишь перелицованный вариант основных идеологических и вероучительных посылов Второго Ватиканского собора, что свидетельствует об изначально вторичной роли Фанара в мировом экуменическом процессе, да и во всей церковной (точнее, квазицерковной) политике. Ничего принципиально нового по сравнению с папистским модернизмом фанариотские богословы придумать не могут, а могут лишь пересказывать по сути то же самое несколько другими словами. Агрессивное наступление Фанара на каноническую территорию нашей Церкви, казалось бы, промыслительно предоставляет ей блестящую возможность выступить в роли защитницы истинной, неповрежденной православной веры, возглавить консервативное сопротивление по всему миру, засвидетельствовав свое неприятие догматических лжеучений Фанара (к чему ее призывают ревностные представители православной общественности). Однако этого не происходит, и понятно почему. В вероучительных документах, утвержденных Архиерейским собором РПЦ, присутствуют те же экуменические посылы, но в еще более смягченном варианте, и в этом смысле наша Церковь, в лице своего высшего священноначалия никак не желающая выходить из общемирового экуменического процесса, играет, получается, уже не вторичную, а третичную роль.
Именно таков, в частности, документ «Основные принципы отношения РПЦ к инославию», принятый еще Юбилейным Архиерейским собором 2000 года, в котором говорится о некоем «неполном общении» православных и инославных. В п. 1.15 этого документа, как известно, говорится: «Православная Церковь устами святых отцов утверждает, что спасение может быть обретено лишь в Церкви Христовой. Но в то же время общины, отпавшие от единства с Православием, никогда не рассматривались как полностью лишенные благодати Божией. Разрыв церковного общения неизбежно приводит к повреждению благодатной жизни, но не всегда к полному ее исчезновению в отделившихся общинах». На то, что вытекающее из данного положения учение о «неполном общении» так называемых «инославных» с Православной Церковью и о «частичной благодати» своим источником имеет не богословие святых отцов древней Церкви или же восточно-православных отцов второго тысячелетия, а все те же документы Второго Ватиканского собора, а также светские культурологические источники (последнее касается и всех основополагающих терминов документа) указал, в частности, уже упоминавшийся нами диакон Евгений Моргун. Однако еще до него с блестящей критикой этой неловко замаскированной идеологии экуменизма выступил известный современный апологет архимандрит Рафаил (Карелин) в своей известной книге «Тайна спасения. Беседы о духовной жизни». «По учению католицизма, – пишет он, – благодать сотворена и адекватна Божественному действию, следовательно, является служебной силой, а не обращенной к миру модальностью Божества. Благодать названа Божеством, и если при этом она ограниченна и несовершенна, значит, ограниченно и несовершенно само "Божество", а это уже лжебожество. Поэтому признавать за инославными конфессиями благодать, но не Божественную и не абсолютную, а какую-то иную - значит приписывать их культам псевдобожественную силу.
Говорить о действии в различных конфессиях одной и той же благодати - значит уравнивать Православие с ересью и уничтожать само понятие Церкви. Есть еще один вариант либерального богословия - допустить, что в различных конфессиях действует Божественная абсолютная благодать, но ересь препятствует людям усвоению этой благодати, и они приобщаются к ней только частично, в той степени, в какой их конфессия приближена к Православию. Но здесь возникает вопрос: спасительна ли для них в таком случае благодать? Если да, то почему же Церковь так тщательно ограждала себя от ересей? Ведь тогда получается, что слово "ересь" вообще теряет свое зловещее значение, а становится просто наименованием некой "истины второго разряда" (как говорят торговцы, "продукта второй свежести", который не очень приятно пахнет, но есть его все же можно)».
Мы полагаем, что архим. Рафаил (Карелин), по сути, вплотную подошел к ключевому моменту всей вышеизложенной проблематики, указав на одно из фундаментальных различий между Православием и так называемым католицизмом, которое заключается в различном понимании природы благодати. В абзаце, предшествующем приведенному нами, он абсолютно правильно и прозорливо ссылается на паламитские соборы и их лидера – святителя Григория Паламу, которые окончательно обосновали и утвердили в Церкви понимание благодати как нетварной энергии Божией, которая уже в силу этого не может быть ни «неполной», ни «частичной». А на то, что именно великий Константинопольский собор 1351 года, окончательно утвердивший паламизм и, стало быть, по факту осудивший как ересь папизм с его представлением о тварной природе благодати, следует признать одним из вселенских соборов (чего не желал делать Фанар) и на то, что именно он был одним из камней преткновения при подготовке Критского «недособора», указал другой выдающийся богослов современности – почетный профессор Фессалоникского университета протопресвитер Феодор Зисис в своем докладе на международной богословской конференции «Религиозный синкретизм» (Кишинев, 21 – 22 января 2016 г.). Этот доклад лег в основу резолюции той конференции.
В связи со всем вышеизложенным стоит спросить: а признают ли паламизм и, стало быть, истинно православное учение о нетварной благодати те, кто вводит нелепое и богословски необоснованное представление о «неполном общении»? Быть может, папистские влияния проникли в пока еще православный мир глубже, чем мы думаем?
То, что такое никак нельзя исключать, свидетельствует и следующий параллелизм, на который мы также не раз уже указывали в наших работах. Речь идет об учителе многих нынешних синодалов РПЦ митрополите Никодиме (Ротове) и других, единомысленных с ним, лицах. Именно у него находим одно из главных «достижений» Второго Ватиканского собора – уже разобранное выше учение о «единстве» всего человеческого рода в Новом Адаме – Иисусе Христе. Так, например, в речи на собеседовании между богословами Евангелическо-Лютеранской церкви (ФРГ) и Русской Православной Церкви (Ленинград, 12–19 сентября 1969 г.) он выразился следующим образом: «Принятием и обожением естества нашего в Боговоплощении Начальник и Совершитель нашей веры (Евр. 12, 2) и спасения вечного (Евр. 5, 9) Господь Иисус Христос примирил, объединил и сроднил все человечество с Богом, а всех людей – между собой». Подобных высказываний из ЖМП 1960-х годов можно привести немало, что свидетельствует о том, что перед нами – не случайная оговорка, а продуманное и систематическое учение.
Нельзя не признать принципиальность митрополита Никодима, который был гораздо смелее и последовательнее нынешних экуменистов, излагая свое супермодернистское учение «не колеблясь» и отнюдь не «прикровенно», что и позволило группе православных авторов уверенно разгромить его в документе, который мы называем «докладом четырех». Возглавлял эту группу приснопамятный Феликс Карелин, а основные положения доклада воспроизведены в нашей работе «Богословие открытости: перезагрузка», которую читатель может изучать по приведенной выше ссылке, а также в нашей книге «Осень патриарха» (М., «Великий Град». 2018), сам факт продажи которой в некоторых торговых точках вызывает перманентные приступы истерики у весьма высоких представителей нынешней церковной бюрократии РПЦ. Сейчас приведем лишь несколько ключевых положений.
«Всякое участие в чем бы то ни было, - указывают авторы доклада, - возможно либо по принадлежности, либо через приобщение. Все люди участвуют в природе и грехе ветхого Адама по принадлежности, ибо все от него родились (Быт. 3: 20) и все в нем согрешили (Рим. 5, 12). В безгрешном и обоженном человечестве Нового Адама люди могут принять участие только по приобщению, которое совершается благодатью Божией через веру и таинства. Если же допустить, что в самом акте Воплощения Сын Божий, восприяв человеческую природу, воспринял в ней и весь человеческий род, так что все человечество стало Его Телом, то из этого следует либо то, что Сын Божий, восприяв человеческую природу, не обожил ее, то есть не образовал в Себе и Собою Нового Адама, и тогда приобщение теряет смысл; либо то, что все люди сподобились обожению, то есть вошли в жизнь Нового Адама в самом акте Боговоплощения, и тогда в приобщении нет нужды. В обоих случаях упраздняется необходимость веры и таинств».
«Человеческий род никак не может быть назван даже и "потенциальной церковью", - продолжают далее они, - ибо все человечество в целом, как и каждый человек в отдельности, имеет две потенции: потенцию добра и потенцию зла, и нет абсолютно никакой гарантии, что все человечество изберет и осуществит потенцию добра. Более того, Св. Писание многократно и многообразно пророчествует о том, что род человеческий в конце истории разделится на два стана – на Церковь Христову и на тех, которые "не приняли любви истины для своего спасения" (2 Фес. 2: 10)».
Итак, из приведенного уже видно, что митр. Никодим практически одновременно со Вторым Ватиканским собором, по сути, подрывал христианство, маскируя свое супермодернистское учение всякого рода общественно-политическими задачами в духе конъюнктуры того времени. В настоящий момент у нас нет ответа на естественный вопрос: имели ли место взаимовлияния либо просто совпадение в параллельном движении папистов и православных либо все эти идейные течения происходили из какого-то общего источника. Указание на масонское происхождение как пап Иоанна 23 и Павла 6, так и многих Константинопольских патриархов (от Мелетия Метаксакиса и Афинагора Спиру до нынешнего Варфоломея, что, кстати, фактически признает даже Кураев) будет типичной логической ошибкой, называемой «поспешным синтезом», то есть попыткой перескочить необходимые в научном анализе промежуточные этапы рассуждения, приняв косвенные доказательства (которые нельзя рассматривать в качестве окончательных) за прямые и непосредственные.
Однако, если отвлечься от конспирологии и сосредоточиться лишь на содержании анализируемых документов, то невозможно не признать явно масонский характер как документов Второго Ватиканского собора, так и «параллельных» ему штудий главного учителя нынешних московских синодалов. Так, комментируя учение митр. Никодима о том, что «христианская религия создает прочную основу для строительства на земле великого храма правды, справедливости и любви, в котором, по словам митрополита, «найдется место всему человечеству, объединенному любовью и миром», а также о некоем «переплетении» в «христианском мирном движении» «мистической основы Церкви и окружающей человеческой стихии во всем ее разнообразии», авторы упомянутого доклада весьма прозорливо вопрошали: «Какую конкретную религиозно-историческую реальность имеет в виду митрополит Никодим, когда говорит о “строительстве на земле великого храма правды, справедливости и любви, под сенью сводов которого найдется место всему человечеству, объединенному любовью и миром”? Может ли митрополит Никодим перед лицом Христоименитой полноты Русской Церкви исповедать свою религиозную уверенность, что купол этого грядущего храма, под сенью которого соберутся все народы, будет увенчан Животворящим Крестом Господа нашего Иисуса Христа?»
Вся эта проблематика нуждается, естественно, в дальнейшем, весьма тщательном и всестороннем, системном анализе. Возможно, стремительно развивающаяся церковная ситуация современного мiра весьма скоро предоставит нам новые, весьма неожиданные возможности для такого исследования. Сегодня наша цель заключается лишь в том, чтобы обратить самое пристальное внимание всех неравнодушных людей, способных самостоятельно и компетентно мыслить, на то, что проблемы, которые часто пытаются недопустимо упростить (как, например, противостояние Москвы и Фанара в вопросе украинского раскола) таят в себе порой неожиданную и, не побоимся этого слова, пугающую глубину. Подведем некоторые итоги.
1. Вторжение Фанара на Украину есть не просто канонический разбой, но новый этап агрессии экуменической всеереси против Православия.
2. Лидером этого процесса является Ватикан.
3. Документы Критского «недособора», которые маячат за спиной Фанара и подчинившихся ему украинских раскольников, в своем существе суть не что иное, как несколько смягченный и замаскированный вариант еретических лжеучений современных папистов, утвержденных Вторым Ватиканским собором и легших в основу всего экуменического процесса в целом, во всяком случае, в его современном варианте.
4. Перед Русской Православной Церковью промыслительно открыта уникальная возможность стать лидером консервативного сопротивления в мировом масштабе, что могло бы утвердить и ее всемирно-историческую роль и роль России как «удерживающего» мир от окончательного падения в бездну зла и антихристианской лжецивилизации.
5. РПЦ не сможет осуществить эту миссию, не изжив экуменизм внутри себя.
РПЦ не сможет выиграть религиозную войну с Фанаром в принципе, признавая в данном конфликте лишь его сугубо каноническую природу и игнорируя его глубинное догматическое, вероучительное содержание. Ибо невозможно выиграть игру, ведущуюся по чужим правилам, у того, кто определяет эти правила.
Источник: http://zavtra.ru/blogs/signa_temporis
В том не таком уж далеком 2012 году вряд ли кто мог предположить, что наша борьба по защите Церкви от нашествия всякого рода постмодернистской гадости «увенчается» тем, что сама Церковь в лице своей иерархии радостно и гостеприимно распахнет двери перед ее худшими представителями, совершив фундаментальный шаг по отказу от борьбы за Традицию, по сути – предав собственные святыни. Что такое Pussy Riot с их жалкими плясками по сравнению с тщательно подготовленным и профессионально поставленным (самим Богомоловым) спектаклем под названием «венчание Собчак и Богомолова в храме Большого Вознесения»? Абсолютно ничтожный дилетантизм! Какая-то смешная импровизация на фоне холодно-логично продуманного и «бесстрашно» осуществленного наглого и бесстыдного кощунства, попрания самых сокровенных сакральных смыслов нашей веры. Но если Pussy Riot воспринимались всеми нами как внешний агрессор, то что сказать про нынешний спектакль, в котором ненавистники Православия и те, кто, так сказать, «по должности» доложен был его отстаивать, защищать, вполне очевидным (хотя для кого-то и неожиданным) образом оказались вместе? По горячим следам уже указывалось, что без ведома того, кто является правящим епископом Москвы, такое не могло бы случиться. Ибо представить себе, что протоиерей Владимир Диваков (являющийся настоятелем храма) мог в таком вопросе действовать сам, без четкого указания «свыше», можно с не большей вероятностью, чем уход К.Собчак в монастырь. И точно так же невозможно представить, чтобы рядом с римским Колизеем (то есть местом массового мученичества древних христиан) без разрешения высших властей Ватикана мог быть размещён реконструированный карфагенский молох (оригинал использовался, как известно, для человеческих жертвоприношений). Здесь вопрос тот же, что и в предыдущем случае: зачем ВЫ это разрешили, вы, князья церкви? Вы, для кого ревнители веры становятся, похоже, главным врагом, а гнусные и наглые кощунники – друзьями и союзниками? Интересный параллелизм, не правда ли? Как-то так загадочно получается, что нынешний папа, по праву воспринимаемый всеми, кто еще сохранил в себе хоть какое-то христианское сознание, в качестве лидера всемирной апостасии, непостижимым образом влияет на того, кто подписал с ним пресловутую Гаванскую декларацию и кто все еще немалым числом «православных» лоялистов здесь, в России почитается ее, апостасии, главным врагом… Или это они просто следуют параллельным курсом?
В этом году минуло десять лет с момента выхода первого издания нашей книги «Как разрушают Церковь», которая открывается работой «Призрак Второго Ватикана», вызвавшей в свое время весьма показательный скандал. С тех пор этот призрак все сильнее нависает над нашей Церковью. Вот и еще одно свидетельство этого (если иметь в виду фактическую отмену латинской мессы): патриарх Кирилл в своем выступлении на епархиальном собрании Москвы, по сути, благословил начало осторожной русификации богослужения, «разрешив» желающим читать паремии, Апостол и Евангелие на русском языке. Поскольку все прекрасно знают, насколько безгласно-послушно большинство современного клира РПЦ, понятно, что это очередной пробный шар, своего рода мягкое указание двигаться в нужную сторону, которое скорее всего этим большинством будет воспринято «как должно». Времена коллективных и индивидуальных протестов наших клириков против ползучих необновленческих реформ, похоже, миновали. Обстановка в Церкви ныне не та, да и многие люди, увы, уже, не те…
Но, конечно, главное событие (точнее, целый ряд событий) 2019 года явно апостасийного характера связано с экуменизмом, экуменическим процессом. И на этом стоит остановиться подробнее. Если раньше, еще сравнительно недавно, экуменический процесс многими (не вполне адекватно) воспринимался как «всего лишь» процесс сближения между «христианскими конфессиями», то сегодня наступает момент истины. Достаточно напомнить, что патриарх Варфоломей заявляет, что воссоединение православных с Ватиканом неизбежно, а папа Франциск почти одновременно с этим молится перед языческим идолом, который по его, папы, благословению был воздвигнут не где-нибудь, а на площади Святого Петра, то есть на территории Ватикана, в самом сердце католического мiра. Кстати, совместные служения «константинопольских» православных и папистов давно уже стали нормой; известной новостью минувшего года стало то, что теперь в этих сослужениях вполне официально участвуют те из папистов, которые являются открытыми масонами. А ведь еще недавно всякое упоминание о масонах в «просвещенной среде» РПЦ считалось явным признаком маргинальной неадекватности! После всех этих сообщений страшный вопрос во весь рост встает уже перед нами: что же такое канонический разбой «Константинополя» на Украине – только раскол и беззаконие или же все-таки посягательство на саму веру?
В этих страшных событиях видится, однако, некая польза, ибо ранее скрытый от большинства настоящий смысл экуменизма и украинского раскола становится все очевиднее, выходит на поверхность.
Теперь уже можно с уверенностью сказать: беззаконные действия Варфоломея на Украине и пресловутый вопрос так называемой «украинской автокефалии» – проблема не только и не столько каноническая, сколько и прежде всего догматическая; не просто злостное нарушение канонов, но именно экуменизм как путь к религиозному «всесмешению» последних времен и в конечном счете – к синкретической религии антихриста. Именно таково подлинное содержание, сокровенный смысл этих событий.
Для того, чтобы в полноте осознать, что это действительно так, необходимо, хотя бы вкратце, обратиться к новейшей истории того самого Ватикана, воссоединение с которым полагает неизбежным «православный» патриарх Варфоломей.
Многовековое развитие папизма как христианской ереси (а в более поздние времена – очень сильной языческой рецепции христианства) своим логическим завершением имело Первый Ватиканский собор (1869 – 1870), провозгласивший догмат о папской непогрешимости. Здесь, так сказать, «традиционный» католицизм пришел к своему логическому завершению. Однако, поскольку апостасийные процессы (то есть все большее отпадение от древней христианской традиции, от аутентичного духовно-молитвенного опыта Церкви) начались в папизме уже давно, это своеобразное завершение очень скоро сменилось качественно новым уровнем разложения искаженной традиции, которое продолжалось все следующее столетие. Итогом этого разложения и стал Второй Ватиканский собор, качественно изменивший самое главное – вероучение римо-католицизма.
Тема Второго Ватикана имеет самое непосредственное отношение к проблеме экуменизма, в том числе и на современном этапе, поскольку именно экуменизм и отношение к иным религиям и конфессиям (наряду с богослужебными реформами и пресловутым «миссионерством») стал главной темой этого поистине эпохального собора. На нем был принят ряд документов, после которых папизм стал уже не столько христианской ересью (то есть уклонением от истинной веры и истинной церковности, имеющим все же изначально церковный корень), сколько прямым выходом за пределы стройного здания догматики, выстроенного отцами, прообразом некой, еще небывалой синкретической религии.
Основу этой революции составило фактическое утверждение, что Святой Дух может действовать и вне Церкви. Это подрывающее краеугольный камень христианской догматики модернистское учение выражено, в частности в таких важнейших документах собора, как «Догматическое постановление о Церкви» и «Декларация об отношении Церкви к нехристианским религиям». Согласно Догмату о Церкви (пп. 13-16), собор заявляет, что к «кафолическому единству Народа Божия» (то есть ко Вселенской Церкви) «по-разному принадлежат или предназначены» все, «призванные благодатью Божией ко спасению»: и все христиане, и еще не принявшие Евангелие «различными путями» иудеи, мусульмане и др., признающие Творца, и те, которые только ищут Бога, – всех их объемлет Промысл Божий, и они могут «наследовать вечное спасение». В уже приведенных высказываниях, утвержденных отцами собора, видна попытка, по сути, снять различие между предназначенностью всех людей ко спасению, по замыслу Божию о человеке, и реальной принадлежностью к Церкви, вне которой путь спасения невозможен или, иными словами, между благодатью призывающей и благодатью спасающей.
«Кроме того, – продолжают далее отцы собора, – некоторые из тех составных частей или благ, совокупностью которых созидается и оживотворяется сама Церковь — причём многие из них весьма ценны — могут существовать и вне зримой ограды Католической церкви: писаное Слово Божие, жизнь благодати, вера, надежда и любовь, а также иные внутренние дары Святого Духа и прочие зримые составляющие. Всё это, исходя от Христа и приводя к Нему же, по праву принадлежит единственной Церкви Христовой».
Таким образом, если утверждается, что, с одной стороны, «внутренние дары Святого Духа» могут действовать и вне зримой ограды Церкви, а с другой, тут же говорится, что эти дары исходят от Христа и приводят к нему же, принадлежа Его Церкви, то из этого очевидным образом следует неопределенно-расплывчатое расширение границ Церкви, коренным образом подрывая всякую внятную экклезиологию. Позволим себе заметить, что все остальные революционные решения собора базируются именно на этом, ключевом положении.
Это учение собора повторяют католический катехизис (1992) и папа Иоанн Павел II в своей книге «Переступить порог надежды» (1994), которые выражают официальную позицию Ватикана.
Христианское учение о Христе как единственном Спасителе мира и абсолютно не христианское представление о возможности спасения и в других, нехристианских религиях папа Иоанн Павел II пытается примирить, вводя понятие так называемых «семян Слова» (semina Verbi), которые якобы могут действовать в этих религиях. Таким образом, вопреки совершенно четкому учению святых отцов о спасении только и исключительно во Христе современные паписты в конечном счете, по сути, развивают абсурдное учение о каком-то имплицитном единстве со Христом даже и тех, кто Его Благую Весть и Его Самого как Богочеловека сознательно отвергает! Невозможно назвать это иначе, кроме как бесовской подменой главного, стрежневого смысла христианского вероучения.
Так, например, об иудеях паписты говорят, что «народ Божий Ветхого Завета и новый народ Божий устремлены к сходным целям: к чаянию пришествия (или возвращения) Мессии. Но с одной стороны чают второго пришествия Мессии, умершего и воскресшего, признанного Господом и Сыном Божиим, с другой – пришествия Мессии, черты которого остаются сокровенными». Вряд ли стоит напоминать, что, во-первых, собор здесь совершает совершенно не корректное отождествление богооткровенной ветхозаветной религии (в которой действительно имело место ожидание Мессии, чьи черты были до времени прикровенными) и современного иудаизма как религии тех евреев, кто сознательно отверг этого истинного Мессию, то есть Христа. Во-вторых же «ожидание мессии» никак не может быть свидетельством сходства целей, ибо в одном случае в качестве Мессии исповедуется Господь и Спаситель Иисус Христос, а в другом речь идет об ожидании Мошиаха – того, кто в собственно христианской традиции однозначно трактуется как антихрист. Худшего, поистине постмодернистского издевательства над духом и буквой вероучения невозможно себе представить.
Не лучше и учение собора о духовной близости христианства и ислама, где в качестве общей основы (причем, основы сотериологической, то есть имеющей отношение ко спасению!) объявляется единобожие как таковое, поскольку из учения Церкви мы знаем, что познать Бога Отца, а также стяжать благодать Святого Духа возможно лишь через Христа и во Христе. Отрицание в исламе догмата о Пресвятой Троице и учения о Христе как Богочеловеке обесценивает и само представление мусульман о едином Боге, делает его мертвым и безжизненным. А собор воспринимает такое ограниченное единобожие как возможный путь ко спасению (вместо того, чтобы как и в случае с иудаизмом, четко сказать о необходимости отречения от ложной религии во имя истинной). Это, разумеется, не имеет ничего общего с гражданской терпимостью, с признанием права людей на свободу совести, ибо документы собора носят именно вероучительный, а не политический или общегражданский характер.
На фоне вышеизложенного является совсем уж абсурдной и беспомощной попытка собора усмотреть представление о некоем «всевышнем» у язычников, которые по определению являются политеистами, то есть многобожниками, поскольку поклонение тем языческим «богам» (то есть идолам), которые возглавляют тот или иной пантеон, очевидным образом не имеет ничего общего с представлением о едином истинном Боге, и упорное навязывание язычникам этого «всевышнего» является сочетанием методологической беспомощности с абсолютно бесплодным «агрессивным миссионерством», столь модным и в наших церковно-модернистских кругах.
Совершенно понятно, что приведенное выше учение Второго Ватиканского собора, а также все производные от него смягченные варианты в т.н. «православном мире» при последовательном развитии приводят к оправданию оригеновской ереси апокатастасиса (то есть учения о всеобщем спасении), осужденной 5-м Вселенским собором. Именно эта вполне старая ересь кроется за всеми попытками модернизировать святоотеческое богословие в сторону «открытости» и экуменизма.
В нашу задачу не входит сейчас подробный анализ всех документов Второго Ватиканского собора. Для наших целей вышеизложенного вполне достаточно. Уже сказанное непреложно свидетельствует: главное содержание того фактического переворота в догматике, который произвел Второй Ватиканский собор, заключается в радикальном размывании границ Церкви, переходе от сотериологического дуализма отцов (когда для спасения, помимо самого факта боговоплощения, необходимо еще второе обязательное условие – сознательное изъявление личной воли человека вступить на этот путь, и если его нет, то спасение принципиально невозможно) к плохо замаскированному (а порой и вовсе никак и ничем не прикрытому) сотериологическому монизму, когда границы Церкви в конечном счете расширяются до границ человеческого рода, а Христос в смысловом пределе мыслится как тот, кто объединит всех, вне зависимости от личного выбора того или иного человека. Если вчитаться, вдуматься в документы Второго Ватикана, то Христос в них приобретает какие-то неуловимо-знакомые черты своего антипода, как бы это ни называлось. Анализ документов этого собора помогает со всей непреложностью осознать простую истину, что указанный им путь к «открытости» и «новой миссии» есть путь выхолащивания самого главного в христианстве, то есть в конечном счете – к «преодолению» христианства как такового, к антихристианству. Овечья шкура «богословия открытости» предстает как простое прикрытие для волчьей сути убежденных врагов Христа.
Богословие же Фанара, как и вообще вся идеология экуменизма в исполнении «восточных папистов» т.н. «Вселенского патриархата» – всего лишь смягченный и глубоко вторичный вариант суперэкуменизма в его латинско-западном варианте. Именно таково, в частности, почти заимствованное у латинских «братьев» учение о единстве человеческого рода в «новом Адаме» – Христе, которое содержится в одном из документов, принятых Критским лжесобором – «Миссия Церкви в современном мире». Это учение было подвергнуто уничтожающей критике группой православных экспертов вскоре после обнародования документов этого собора. «Своим новым «богословием», говорится, в частности, в их заключении, – Критский собор подрывает православную экклесиологию – учение о Церкви как Теле Христовом. Православная Церковь отождествляет себя с Телом Христовым и осуществляет это единство в таинстве Евхаристии. Если же все неверующие, инославные и иноверные образуют собой вместе с православными Тело Христово лишь по факту Боговоплощения – а это прямой вывод из документа «Миссия Православной Церкви в современном мире» (пункт В, 1-2), – то возникают немыслимые с точки зрения православной догматики казусы: либо Тело Христово не есть основанная Им Самим Православная Церковь, либо существует некая «глобальная церковь», вмещающая в себя все человечество. Подобное решение проблемы о границах Церкви не только выходит за рамки православного богословия, но вновь возрождает радикальные экуменические тенденции к формированию модели единой «мировой религии».
Не лучше и другой «критский» документ – «Отношения Православной Церкви с остальным христианским миром», подробный анализ которого также не входит сегодня в нашу задачу. Приведем лишь суждение одного из лучших православных богословов нашего времени – диакона Евгения Моргуна (Одесская митрополия), касающееся самого названия данного документа:
«Термин Православная Церковь» – это определение, освященное святоотеческой традицией, однако понятие «христианский мир» – взято из другой традиции, традиции общества, оторванного от Церкви, секуляризованного, так называемого «светского» общества, для которого понятие «христианство» является научно-культурологическим, а не вероисповедным… В этих научных рамках существует некий «христианский мир», представляющий собой совокупность разрозненных обществ людей, так или иначе выражающих свою веру в Того, кого они считают Христом. Нюанс тут такой, что совсем необязательно тот, в кого они верят, будет настоящим Христом, это даже и не предмет науки. Для современной светской науки некий «христианский мир» действительно существует в качестве предмета анализа. Но с позиции Церкви, той Церкви, которая действительно является Единой, Святой, Соборной и Апостольской, это современное понятие некоего «христианского мира» совершенно лишено смыслового наполнения, оно вне святоотеческого контекста, а потому и бессмысленно.
Таким образом, в названии этого документа допущена явная смысловая ошибка: церковное понятие соотносится с научным понятием светского общества, они из разных систем координат. И эта ошибка во всевозможных оттенках серого повторяется по всему документу…
Разного рода модернисты именно и опасны тем, что пользуются терминами церковными, а наполняют эти термины по сути языческим смыслом, чуждым церковному самосознанию. Это и приведет к тому, что прельстятся избранные (Мк. 13, 22)…
Такая деятельность преследует конкретную цель: вытеснить все истинное богооткровенное знание и подменить его лжеименным человеческим мудрованием. В этой подмене вся суть модернизма, стремящегося закрепить вполне языческие и антихристианские значения слов, которые по звучанию и только лишь по звучанию остаются якобы “христианскими”»
Итак, совершенно очевидно, что идеология «недособора» на Крите представляет собой всего лишь перелицованный вариант основных идеологических и вероучительных посылов Второго Ватиканского собора, что свидетельствует об изначально вторичной роли Фанара в мировом экуменическом процессе, да и во всей церковной (точнее, квазицерковной) политике. Ничего принципиально нового по сравнению с папистским модернизмом фанариотские богословы придумать не могут, а могут лишь пересказывать по сути то же самое несколько другими словами. Агрессивное наступление Фанара на каноническую территорию нашей Церкви, казалось бы, промыслительно предоставляет ей блестящую возможность выступить в роли защитницы истинной, неповрежденной православной веры, возглавить консервативное сопротивление по всему миру, засвидетельствовав свое неприятие догматических лжеучений Фанара (к чему ее призывают ревностные представители православной общественности). Однако этого не происходит, и понятно почему. В вероучительных документах, утвержденных Архиерейским собором РПЦ, присутствуют те же экуменические посылы, но в еще более смягченном варианте, и в этом смысле наша Церковь, в лице своего высшего священноначалия никак не желающая выходить из общемирового экуменического процесса, играет, получается, уже не вторичную, а третичную роль.
Именно таков, в частности, документ «Основные принципы отношения РПЦ к инославию», принятый еще Юбилейным Архиерейским собором 2000 года, в котором говорится о некоем «неполном общении» православных и инославных. В п. 1.15 этого документа, как известно, говорится: «Православная Церковь устами святых отцов утверждает, что спасение может быть обретено лишь в Церкви Христовой. Но в то же время общины, отпавшие от единства с Православием, никогда не рассматривались как полностью лишенные благодати Божией. Разрыв церковного общения неизбежно приводит к повреждению благодатной жизни, но не всегда к полному ее исчезновению в отделившихся общинах». На то, что вытекающее из данного положения учение о «неполном общении» так называемых «инославных» с Православной Церковью и о «частичной благодати» своим источником имеет не богословие святых отцов древней Церкви или же восточно-православных отцов второго тысячелетия, а все те же документы Второго Ватиканского собора, а также светские культурологические источники (последнее касается и всех основополагающих терминов документа) указал, в частности, уже упоминавшийся нами диакон Евгений Моргун. Однако еще до него с блестящей критикой этой неловко замаскированной идеологии экуменизма выступил известный современный апологет архимандрит Рафаил (Карелин) в своей известной книге «Тайна спасения. Беседы о духовной жизни». «По учению католицизма, – пишет он, – благодать сотворена и адекватна Божественному действию, следовательно, является служебной силой, а не обращенной к миру модальностью Божества. Благодать названа Божеством, и если при этом она ограниченна и несовершенна, значит, ограниченно и несовершенно само "Божество", а это уже лжебожество. Поэтому признавать за инославными конфессиями благодать, но не Божественную и не абсолютную, а какую-то иную - значит приписывать их культам псевдобожественную силу.
Говорить о действии в различных конфессиях одной и той же благодати - значит уравнивать Православие с ересью и уничтожать само понятие Церкви. Есть еще один вариант либерального богословия - допустить, что в различных конфессиях действует Божественная абсолютная благодать, но ересь препятствует людям усвоению этой благодати, и они приобщаются к ней только частично, в той степени, в какой их конфессия приближена к Православию. Но здесь возникает вопрос: спасительна ли для них в таком случае благодать? Если да, то почему же Церковь так тщательно ограждала себя от ересей? Ведь тогда получается, что слово "ересь" вообще теряет свое зловещее значение, а становится просто наименованием некой "истины второго разряда" (как говорят торговцы, "продукта второй свежести", который не очень приятно пахнет, но есть его все же можно)».
Мы полагаем, что архим. Рафаил (Карелин), по сути, вплотную подошел к ключевому моменту всей вышеизложенной проблематики, указав на одно из фундаментальных различий между Православием и так называемым католицизмом, которое заключается в различном понимании природы благодати. В абзаце, предшествующем приведенному нами, он абсолютно правильно и прозорливо ссылается на паламитские соборы и их лидера – святителя Григория Паламу, которые окончательно обосновали и утвердили в Церкви понимание благодати как нетварной энергии Божией, которая уже в силу этого не может быть ни «неполной», ни «частичной». А на то, что именно великий Константинопольский собор 1351 года, окончательно утвердивший паламизм и, стало быть, по факту осудивший как ересь папизм с его представлением о тварной природе благодати, следует признать одним из вселенских соборов (чего не желал делать Фанар) и на то, что именно он был одним из камней преткновения при подготовке Критского «недособора», указал
В связи со всем вышеизложенным стоит спросить: а признают ли паламизм и, стало быть, истинно православное учение о нетварной благодати те, кто вводит нелепое и богословски необоснованное представление о «неполном общении»? Быть может, папистские влияния проникли в пока еще православный мир глубже, чем мы думаем?
То, что такое никак нельзя исключать, свидетельствует и следующий параллелизм, на который мы также не раз уже указывали в наших работах. Речь идет об учителе многих нынешних синодалов РПЦ митрополите Никодиме (Ротове) и других, единомысленных с ним, лицах. Именно у него находим одно из главных «достижений» Второго Ватиканского собора – уже разобранное выше учение о «единстве» всего человеческого рода в Новом Адаме – Иисусе Христе. Так, например, в речи на собеседовании между богословами Евангелическо-Лютеранской церкви (ФРГ) и Русской Православной Церкви (Ленинград, 12–19 сентября 1969 г.) он выразился следующим образом: «Принятием и обожением естества нашего в Боговоплощении Начальник и Совершитель нашей веры (Евр. 12, 2) и спасения вечного (Евр. 5, 9) Господь Иисус Христос примирил, объединил и сроднил все человечество с Богом, а всех людей – между собой»
Нельзя не признать принципиальность митрополита Никодима, который был гораздо смелее и последовательнее нынешних экуменистов, излагая свое супермодернистское учение «не колеблясь» и отнюдь не «прикровенно», что и позволило группе православных авторов уверенно разгромить его в документе, который мы называем «докладом четырех». Возглавлял эту группу приснопамятный Феликс Карелин, а основные положения доклада воспроизведены в нашей работе «Богословие открытости: перезагрузка», которую читатель может изучать по приведенной выше ссылке, а также в нашей книге «Осень патриарха» (М., «Великий Град». 2018), сам факт продажи которой в некоторых торговых точках вызывает перманентные приступы истерики у весьма высоких представителей нынешней церковной бюрократии РПЦ. Сейчас приведем лишь несколько ключевых положений.
«Всякое участие в чем бы то ни было, - указывают авторы доклада, - возможно либо по принадлежности, либо через приобщение. Все люди участвуют в природе и грехе ветхого Адама по принадлежности, ибо все от него родились (Быт. 3: 20) и все в нем согрешили (Рим. 5, 12). В безгрешном и обоженном человечестве Нового Адама люди могут принять участие только по приобщению, которое совершается благодатью Божией через веру и таинства. Если же допустить, что в самом акте Воплощения Сын Божий, восприяв человеческую природу, воспринял в ней и весь человеческий род, так что все человечество стало Его Телом, то из этого следует либо то, что Сын Божий, восприяв человеческую природу, не обожил ее, то есть не образовал в Себе и Собою Нового Адама, и тогда приобщение теряет смысл; либо то, что все люди сподобились обожению, то есть вошли в жизнь Нового Адама в самом акте Боговоплощения, и тогда в приобщении нет нужды. В обоих случаях упраздняется необходимость веры и таинств».
«Человеческий род никак не может быть назван даже и "потенциальной церковью", - продолжают далее они, - ибо все человечество в целом, как и каждый человек в отдельности, имеет две потенции: потенцию добра и потенцию зла, и нет абсолютно никакой гарантии, что все человечество изберет и осуществит потенцию добра. Более того, Св. Писание многократно и многообразно пророчествует о том, что род человеческий в конце истории разделится на два стана – на Церковь Христову и на тех, которые "не приняли любви истины для своего спасения" (2 Фес. 2: 10)».
Итак, из приведенного уже видно, что митр. Никодим практически одновременно со Вторым Ватиканским собором, по сути, подрывал христианство, маскируя свое супермодернистское учение всякого рода общественно-политическими задачами в духе конъюнктуры того времени. В настоящий момент у нас нет ответа на естественный вопрос: имели ли место взаимовлияния либо просто совпадение в параллельном движении папистов и православных либо все эти идейные течения происходили из какого-то общего источника. Указание на масонское происхождение как пап Иоанна 23 и Павла 6, так и многих Константинопольских патриархов (от Мелетия Метаксакиса и Афинагора Спиру до нынешнего Варфоломея, что, кстати, фактически признает даже Кураев) будет типичной логической ошибкой, называемой «поспешным синтезом», то есть попыткой перескочить необходимые в научном анализе промежуточные этапы рассуждения, приняв косвенные доказательства (которые нельзя рассматривать в качестве окончательных) за прямые и непосредственные.
Однако, если отвлечься от конспирологии и сосредоточиться лишь на содержании анализируемых документов, то невозможно не признать явно масонский характер как документов Второго Ватиканского собора, так и «параллельных» ему штудий главного учителя нынешних московских синодалов. Так, комментируя учение митр. Никодима о том, что «христианская религия создает прочную основу для строительства на земле великого храма правды, справедливости и любви, в котором, по словам митрополита, «найдется место всему человечеству, объединенному любовью и миром», а также о некоем «переплетении» в «христианском мирном движении» «мистической основы Церкви и окружающей человеческой стихии во всем ее разнообразии», авторы упомянутого доклада весьма прозорливо вопрошали: «Какую конкретную религиозно-историческую реальность имеет в виду митрополит Никодим, когда говорит о “строительстве на земле великого храма правды, справедливости и любви, под сенью сводов которого найдется место всему человечеству, объединенному любовью и миром”? Может ли митрополит Никодим перед лицом Христоименитой полноты Русской Церкви исповедать свою религиозную уверенность, что купол этого грядущего храма, под сенью которого соберутся все народы, будет увенчан Животворящим Крестом Господа нашего Иисуса Христа?»
Вся эта проблематика нуждается, естественно, в дальнейшем, весьма тщательном и всестороннем, системном анализе. Возможно, стремительно развивающаяся церковная ситуация современного мiра весьма скоро предоставит нам новые, весьма неожиданные возможности для такого исследования. Сегодня наша цель заключается лишь в том, чтобы обратить самое пристальное внимание всех неравнодушных людей, способных самостоятельно и компетентно мыслить, на то, что проблемы, которые часто пытаются недопустимо упростить (как, например, противостояние Москвы и Фанара в вопросе украинского раскола) таят в себе порой неожиданную и, не побоимся этого слова, пугающую глубину. Подведем некоторые итоги.
1. Вторжение Фанара на Украину есть не просто канонический разбой, но новый этап агрессии экуменической всеереси против Православия.
2. Лидером этого процесса является Ватикан.
3. Документы Критского «недособора», которые маячат за спиной Фанара и подчинившихся ему украинских раскольников, в своем существе суть не что иное, как несколько смягченный и замаскированный вариант еретических лжеучений современных папистов, утвержденных Вторым Ватиканским собором и легших в основу всего экуменического процесса в целом, во всяком случае, в его современном варианте.
4. Перед Русской Православной Церковью промыслительно открыта уникальная возможность стать лидером консервативного сопротивления в мировом масштабе, что могло бы утвердить и ее всемирно-историческую роль и роль России как «удерживающего» мир от окончательного падения в бездну зла и антихристианской лжецивилизации.
5. РПЦ не сможет осуществить эту миссию, не изжив экуменизм внутри себя.
РПЦ не сможет выиграть религиозную войну с Фанаром в принципе, признавая в данном конфликте лишь его сугубо каноническую природу и игнорируя его глубинное догматическое, вероучительное содержание. Ибо невозможно выиграть игру, ведущуюся по чужим правилам, у того, кто определяет эти правила.
Источник: http://zavtra.ru/blogs/signa_temporis
14 Января 2020 в 08:04
